Нерваль, Жерар де: различия между версиями
Marsyas (обсуждение | вклад) Нет описания правки |
Marsyas (обсуждение | вклад) Нет описания правки |
||
| Строка 4: | Строка 4: | ||
== Биография == | == Биография == | ||
===Юные годы и литературные начинания === | ===Юные годы и литературные начинания === | ||
Жерар де Нерваль (так он называл себя с 1831 года) был единственным ребенком врача, который вскоре после рождения сына был назначен штабным врачом и направлен во французскую Рейнскую армию в Германии. Так как молодая мать хотела сопровождать мужа в его командировках, она отдала Жерара няне в | Жерар де Нерваль (так он называл себя с 1831 года) был единственным ребенком врача, который вскоре после рождения сына был назначен штабным врачом и направлен во французскую Рейнскую армию в Германии. Так как молодая мать хотела сопровождать мужа в его командировках, она отдала Жерара няне в свой родной Валуа, но умерла в 1810 году в далекой Силезии. После ее смерти Нерваль поселился у одного из дядей матери, тоже в Валуа. Он оставался там до тех пор, пока отец, окончательно вернувшийся домой, не привез его в Париж в 1814 году после окончания наполеоновских кампаний. Здесь он посещал лицей Карла Великого, где его одноклассником был писатель Теофиль Готье. | ||
Жерар де Нерваль начал писать стихи в 1821 году в возрасте 13 лет, первые его тексты были напечатаны в 1826 году. Это были политико-оппозиционные стихи с прославлением Наполеона, опубликованные в сборнике «Национальные элегии и политические сатиры» (Élégies nationales et satires politiques, 1827). В то же время он сделал перевод первой части поэмы «Фауст» Гёте, который принес ему большое признание, когда был издан в 1827 году. Отрывок из него был положен на музыку Гектором Берлиозом в 1829 году. | Жерар де Нерваль начал писать стихи в 1821 году в возрасте 13 лет, первые его тексты были напечатаны в 1826 году. Это были политико-оппозиционные стихи с прославлением Наполеона, опубликованные в сборнике «Национальные элегии и политические сатиры» (Élégies nationales et satires politiques, 1827). В то же время он сделал перевод первой части поэмы «Фауст» Гёте, который принес ему большое признание, когда был издан в 1827 году. Отрывок из него был положен на музыку Гектором Берлиозом в 1829 году. | ||
| Строка 16: | Строка 16: | ||
В 1837 году Нерваль, вместе с Теофилом Готье, предпринял поездку в Бельгию. В 1838 году его он отправился в Германию, где посетил Франкфурт, а в 1839/40 году был в Вене. В 1840 году он опубликовал перевод всего «Фауста» (I и II части) и других немецких стихотворений. | В 1837 году Нерваль, вместе с Теофилом Готье, предпринял поездку в Бельгию. В 1838 году его он отправился в Германию, где посетил Франкфурт, а в 1839/40 году был в Вене. В 1840 году он опубликовал перевод всего «Фауста» (I и II части) и других немецких стихотворений. | ||
===Болезнь и смерть=== | |||
В 1841 году Нерваль пережил серьёзный нервный срыв и провел около года в клиниках. В 1843 году он отправился в путешествие по восточным странам, побывав в Мальте, Каире, Бейруте, Родосе и Смирне. Отчеты об этой поездке публиковались в журналах с 1844 г.; позже он переработал их в книгу Scènes orientales I: Les Femmes du Caire , которая, однако, осталась почти незамеченной, так как вышла в 1848 году, когда произошла революция. | |||
Между 1844 и 1847 годами Нерваль также провел много времени в разъездах (Бельгия, Голландия, Лондон, окрестности Парижа), изложив свои впечатления в путевых отчетах. В то же время он писал рассказы и стихи, а также переводил стихи Генриха Гейне, который жил в Париже и был его другом). | |||
С 1850 года здоровье Жерара де Нерваля резко ухудшилось. Он проводил все больше времени в клиниках, а в промежутках между лечением одержимо работал. В 1851 году он опубликовал окончательную версию своего путешествия под названием «Путешествие на Восток» (Voyage en Orient), а в декабре поставил свою пьесу «Воображение Харлема» (L’Imagier de Haarlem), которая, однако, потерпела неудачу. | |||
Собрав свои старые тексты, уже публиковавшиеся в журналах, Нерваль заново отредактировал их и скомпилировал в две антологии, которые теперь считаются его шедеврами: «Иллюминаты или предвестники социализма» (1852 г.) и «Доспехи феи» (1854 г.). Первый том содержит шесть портретов исторических мужских персонажей, чей «социализм» больше похож на анархизм (Жак Казот, Калиостро и др).; второй включает в себя восемь разных текстов о героях женского пола. | |||
В 1853 году у Нерваля произошёл ещё один нервный срыв, после которого он до конца так и не восстановился; он несколько раз лежал в клинике Доктора Бланша в Пасси. Некоторые периоды просветления позволили ему написать свои лучшие произведения: Sylvia («Сильвия», 1853), Les filles du feu («Дочери огня», 1854) и Les Chimères («Химеры», 1843-1854). | |||
В 1853 году у | |||
Для Нерваля было характерно мистическое искание образа совершенной женщины, что нашло наиболее полное отражение в его последней повести Aurélia («Аврелия. Мечты и действительность»), которая, вероятно, была начата в 1841 году. В 1854 году Нерваль в последний раз посетил Германию. | Для Нерваля было характерно мистическое искание образа совершенной женщины, что нашло наиболее полное отражение в его последней повести Aurélia («Аврелия. Мечты и действительность»), которая, вероятно, была начата в 1841 году. В 1854 году Нерваль в последний раз посетил Германию. | ||
| Строка 32: | Строка 32: | ||
== Нерваль и эзотерика == | == Нерваль и эзотерика == | ||
На первой странице своего сборника «Иллюминаты» (Les Illuminés, 1852), в главе «Библиотека моего дядюшки» (La bibliothиque de mon oncle), Нерваль отслеживает возникновение | На первой странице своего сборника «Иллюминаты» (Les Illuminés, 1852), в главе «Библиотека моего дядюшки» (La bibliothиque de mon oncle), Нерваль отслеживает возникновение своего интереса к оккультизму с детского возраста. Вполне возможно, что некоторые работы, которые он прочёл очень рано, оказали на него сильное влияние, но он не приводит никаких названий, вынуждая читателя строить догадки. Точно также невозможно проследить этапы его изучения эзотеризма. Чтение Гёте, чьего «Фауста» он перевёл (1828), а также знакомство с творчеством Теодора Гофмана (1776-1822), несомненно открыли для него мистицизм и пробудили в нём жажду безграничного; также у него было откровение о тайной взаимосвязи между поэзией, снами и безумием – тремя составляющими, приведшими его к исследованию неведомых и неописуемых реалий. | ||
Нерваль нашел единомышленников в литературных группах «Молодая Франция», «Малый Сенакль» и отеле du Doyenné, которые он часто посещал в период с 1830 по 1835 гг. Его друг, Джордж Белл (1824-1899), так охарактеризовал его метод: «Прежде всего он находил бесконечную радость в постижении оккультных наук… с помощью отрывков из каббалы, мистических фантазий Казота, теософии Сен-Мартена, редких, практически неизвестных работ Сведенборга, он создавал свои собственные теории, чтобы объяснить всё, что было ему непонятно…». His friend George Bell (1824-1899) characterized his approach very well: ‘Above all he found infinite joy in teaching himself the mysteries of the occult sciences . . . With scraps of the Kabbalah, the mystical reveries of Cazotte, some theosophy of Saint-Martin, the scarce works of Swedenborg that were almost unknown, he composed his own theories to explain everything that could have surprised him . . .’. | |||
occult sciences . . . With scraps of the Kabbalah, the mystical reveries of Cazotte, some theosophy of Saint-Martin, the scarce works of Swedenborg that were almost unknown, he composed his own theories to explain everything that could have surprised him . . .’. | |||
Более того, в | Более того, в «Аврелии» (1855) Нерваль сам упоминал, что его любимым чтением был «набор старых знаний всех времён об истории, путешествиях, религии, каббале, астрологии для услаждения духов Пико де Мирандолы, мудреца Меурзия и Николая Кузанского». Moreover, Nerval himself, in Aurélia (1855), mentioned his favorite readings: ‘an odd assortment of the knowledge of all times, history, travel, religion, Kabbalah, astrology, to make the shades of Pico della Mirandola, the sage Meursius and Nicholas of Cusa rejoice’. | ||
Несмотря на то, что его увлечения охватывали обширную область, Нервальн не посвятил себя глубокому изучению трудов Мартинеса де Паскуаллиса, Бёме и Марсилио Фичино. Он часто довольствовался пролистыванием работ компиляторов и популяризаторов, таких как Кур де Жебелен, Эрбело (1625-1695), аббат Виллар (1635-1673), Беккер (1634-1698), Коллен де Планси и другие. Он черпал информацию из самых лучших и самых худших источников одновременно, не брезгуя ничем, что стимулировало бы его воображение. Он был очарован непонятными словами и приходил в восторг от самых таинственных гравюр; он восхищался «Меланхолией» Дюрера (1471-1528), «Скромницей» Лефевра (1798-1864), изумительными иллюстрациями к «Эдипу Египетскому» Кирхера (1602-1680) и поразительными изображениями Таро. | |||
Интересуясь этимологией и оккультной географией, Нерваль увлёкся каббалистической нумерологией, касающейся дат, своего возраста и всевозможных чисел, которые подворачивались под руку. Он | Интересуясь этимологией и оккультной географией, Нерваль увлёкся каббалистической нумерологией, касающейся дат, своего возраста и всевозможных чисел, которые подворачивались под руку. Он увлекся миром символов, разрабатывал воображаемые генеалогические древа, рисовал сложные портреты, где, например, женщина-великанша в ореоле из семи звёзд могла одновременно означать Диану, Деву Мария, Артемиду, св. Розалию и его любимую актрису Дженни Колон. Нерваль был особенно восхищён богатым символизмом алхимии и существует очевидная связь между Les Chimères (1843-1854) и Visions hermétiques («Герметические видения») Нюизмана. Nerval was especially fascinated by the symbolic richness of alchemy and there is an obvious connection between Les Chimères (1843-1854) and the Visions hermétiques of Nuysement. | ||
by the symbolic richness of alchemy and there is an obvious connection between Les Chimères (1843-1854) and the Visions hermétiques of | |||
Nuysement. | |||
Жерар де Нерваль использовал, например, Dictionnaire mytho-hermétique («Мифо-герметический словар» Пернети так, как другие использовали бы словарь рифм, подбирая термины, которые его захватывают, чтобы вставить их в разные места сонета: фактически, поэтический метод выдвижения слов на первое место. Из этого, однако, не следует, что алхимия была для него просто словарём мистических терминов. Он связал её со своим духовным миром, и открыл тонкую связь между своей судьбой и философского камня, преобразование которого подобно Страстям Христовым представлялось ему реализацией древнего духовного принципа, согласно которому, чтобы возродиться, необходимо умереть. Nevertheless, here Gérard uses for example the Dictionnaire mytho-hermétique of Pernety the way others would a rhyming dictionary, by gleaning the terms that captivate him in order to introduce them, here and there, in a sonnet: an essentially poetic manner of letting words have the first initiative. Nevertheless, it does not follow from this that alchemy was for him only a glossary of mysterious terms. He connected it with his inner life, and discovered a subtle relationship between his own destiny and that of the philosopher’s stone, | Жерар де Нерваль использовал, например, Dictionnaire mytho-hermétique («Мифо-герметический словар» Пернети так, как другие использовали бы словарь рифм, подбирая термины, которые его захватывают, чтобы вставить их в разные места сонета: фактически, поэтический метод выдвижения слов на первое место. Из этого, однако, не следует, что алхимия была для него просто словарём мистических терминов. Он связал её со своим духовным миром, и открыл тонкую связь между своей судьбой и философского камня, преобразование которого подобно Страстям Христовым представлялось ему реализацией древнего духовного принципа, согласно которому, чтобы возродиться, необходимо умереть. Nevertheless, here Gérard uses for example the Dictionnaire mytho-hermétique of Pernety the way others would a rhyming dictionary, by gleaning the terms that captivate him in order to introduce them, here and there, in a sonnet: an essentially poetic manner of letting words have the first initiative. Nevertheless, it does not follow from this that alchemy was for him only a glossary of mysterious terms. He connected it with his inner life, and discovered a subtle relationship between his own destiny and that of the philosopher’s stone, hose transmutation, in the image of Christ’s Passion, represented for him the ancient spiritual principle according to which one must die in order to be reborn. | ||
Нерваля завораживали животный магнетизм, чёрная магия, учение иллюминатов, гнозис, арифмософия [числовая символика], астрологический символизм и алхимические идеи, но, даже если он и был масоном, его эзотерические знания не делали из него адепта какой-то незыблемой доктрины; он не был верным приверженцем какой-либо религии, секты, теории и не принадлежал к числу послушников. С 1842 года и до самой своей смерти он жил в мире мистических взаимосвязей. Пребывание на Востоке (1843) утвердило эти его взгляды, убедив в том, что они согласуются с архетипическими реалиями, выходящими за пределы пространства и времени. Исида, Хор, Антей, Прометей, Пандора, Орфей, Икар: все божественные сущности шли в дело, однако он сохранил только то, что сочеталось с его представлениями, и видел в мифе лишь осязаемое выражение невидимого, непреложное присутствие которого человек иногда может ощутить. His sojourn in the Orient (1843) confirmed him in his convictions by convincing him that they agreed with archetypal realities transcending space and time. Isis, Horus, Antaeus, Prometheus, Pandora, Orpheus, Icarus: all divinities were useful to him, but he retained only what harmonized with his dream, and saw in myth only a tangible expression of the invisible, of which man, intermittently, can perceive the irrefragable presence. | Нерваля завораживали животный магнетизм, чёрная магия, учение иллюминатов, гнозис, арифмософия [числовая символика], астрологический символизм и алхимические идеи, но, даже если он и был масоном, его эзотерические знания не делали из него адепта какой-то незыблемой доктрины; он не был верным приверженцем какой-либо религии, секты, теории и не принадлежал к числу послушников. С 1842 года и до самой своей смерти он жил в мире мистических взаимосвязей. Пребывание на Востоке (1843) утвердило эти его взгляды, убедив в том, что они согласуются с архетипическими реалиями, выходящими за пределы пространства и времени. Исида, Хор, Антей, Прометей, Пандора, Орфей, Икар: все божественные сущности шли в дело, однако он сохранил только то, что сочеталось с его представлениями, и видел в мифе лишь осязаемое выражение невидимого, непреложное присутствие которого человек иногда может ощутить. His sojourn in the Orient (1843) confirmed him in his convictions by convincing him that they agreed with archetypal realities transcending space and time. Isis, Horus, Antaeus, Prometheus, Pandora, Orpheus, Icarus: all divinities were useful to him, but he retained only what harmonized with his dream, and saw in myth only a tangible expression of the invisible, of which man, intermittently, can perceive the irrefragable presence. | ||
[[Категория:Персоналии]] | [[Категория:Персоналии]] | ||
Версия от 15:35, 24 июля 2023
Нерваль, Жерар де (фр. Gérard de Nerval — псевдоним; настоящее имя и фамилия — Жерар Лабрюни, 22.05.1808 Париж — 26.05.1855 Париж) — французский поэт и писатель.
Биография
Юные годы и литературные начинания
Жерар де Нерваль (так он называл себя с 1831 года) был единственным ребенком врача, который вскоре после рождения сына был назначен штабным врачом и направлен во французскую Рейнскую армию в Германии. Так как молодая мать хотела сопровождать мужа в его командировках, она отдала Жерара няне в свой родной Валуа, но умерла в 1810 году в далекой Силезии. После ее смерти Нерваль поселился у одного из дядей матери, тоже в Валуа. Он оставался там до тех пор, пока отец, окончательно вернувшийся домой, не привез его в Париж в 1814 году после окончания наполеоновских кампаний. Здесь он посещал лицей Карла Великого, где его одноклассником был писатель Теофиль Готье.
Жерар де Нерваль начал писать стихи в 1821 году в возрасте 13 лет, первые его тексты были напечатаны в 1826 году. Это были политико-оппозиционные стихи с прославлением Наполеона, опубликованные в сборнике «Национальные элегии и политические сатиры» (Élégies nationales et satires politiques, 1827). В то же время он сделал перевод первой части поэмы «Фауст» Гёте, который принес ему большое признание, когда был издан в 1827 году. Отрывок из него был положен на музыку Гектором Берлиозом в 1829 году.
Зрелые годы
В 1828 году Нерваль был представлен Виктору Гюго и адаптировал свой роман «Han d'Islande» в пьесу, впервые поставленную после Июльской революции 1831 года. В 1830 годуу он опубликовал антологию переводов немецкие стихи, включая вводное «Исследование немецких поэтов». Таким образом Нерваль познакомил своих соотечественников с многочисленными образцами немецкой поэзии и стал важным посредником немецкоязычной литературы во Франции.
Хотя Нерваль теперь был довольно успешным писателем, по настоянию отца, в 1830 году он начал изучать медицину. Однако, когда в 1834 году он унаследовал от деда 30 000 франков (на которые скромный человек мог бы прожить 20 лет), он прервал свои занятия медициной и присоединился к «Богеме» Теофиля Готье, литературной и художественной среде на задворках буржуазного парижского общества . Он также предпринял первую длительную поездку на юг Франции и Италии.
В том же году он влюбился в актрису Дженни Колон (1808—1842), которая имела на него большое влияние до 1838 года. В 1835 году он основал театральный журнал. Год спустя журнал обанкротился, Нерваль оказался разорен, и с тех пор ему приходилось жить за счет своего пера. Он выступал как соавтор пьес (одним из его компаньонов был Александр Дюма), и как журналист, пишущий литературные обзоры и рассказы о путешествиях.
В 1837 году Нерваль, вместе с Теофилом Готье, предпринял поездку в Бельгию. В 1838 году его он отправился в Германию, где посетил Франкфурт, а в 1839/40 году был в Вене. В 1840 году он опубликовал перевод всего «Фауста» (I и II части) и других немецких стихотворений.
Болезнь и смерть
В 1841 году Нерваль пережил серьёзный нервный срыв и провел около года в клиниках. В 1843 году он отправился в путешествие по восточным странам, побывав в Мальте, Каире, Бейруте, Родосе и Смирне. Отчеты об этой поездке публиковались в журналах с 1844 г.; позже он переработал их в книгу Scènes orientales I: Les Femmes du Caire , которая, однако, осталась почти незамеченной, так как вышла в 1848 году, когда произошла революция.
Между 1844 и 1847 годами Нерваль также провел много времени в разъездах (Бельгия, Голландия, Лондон, окрестности Парижа), изложив свои впечатления в путевых отчетах. В то же время он писал рассказы и стихи, а также переводил стихи Генриха Гейне, который жил в Париже и был его другом).
С 1850 года здоровье Жерара де Нерваля резко ухудшилось. Он проводил все больше времени в клиниках, а в промежутках между лечением одержимо работал. В 1851 году он опубликовал окончательную версию своего путешествия под названием «Путешествие на Восток» (Voyage en Orient), а в декабре поставил свою пьесу «Воображение Харлема» (L’Imagier de Haarlem), которая, однако, потерпела неудачу.
Собрав свои старые тексты, уже публиковавшиеся в журналах, Нерваль заново отредактировал их и скомпилировал в две антологии, которые теперь считаются его шедеврами: «Иллюминаты или предвестники социализма» (1852 г.) и «Доспехи феи» (1854 г.). Первый том содержит шесть портретов исторических мужских персонажей, чей «социализм» больше похож на анархизм (Жак Казот, Калиостро и др).; второй включает в себя восемь разных текстов о героях женского пола.
В 1853 году у Нерваля произошёл ещё один нервный срыв, после которого он до конца так и не восстановился; он несколько раз лежал в клинике Доктора Бланша в Пасси. Некоторые периоды просветления позволили ему написать свои лучшие произведения: Sylvia («Сильвия», 1853), Les filles du feu («Дочери огня», 1854) и Les Chimères («Химеры», 1843-1854).
Для Нерваля было характерно мистическое искание образа совершенной женщины, что нашло наиболее полное отражение в его последней повести Aurélia («Аврелия. Мечты и действительность»), которая, вероятно, была начата в 1841 году. В 1854 году Нерваль в последний раз посетил Германию.
26 января 1855, когда «Аврелия» вышла в свет, его нашли повешенным на лестничных перилах на улице де ла Вьей-Лантерн в Париже.
Нерваль и эзотерика
На первой странице своего сборника «Иллюминаты» (Les Illuminés, 1852), в главе «Библиотека моего дядюшки» (La bibliothиque de mon oncle), Нерваль отслеживает возникновение своего интереса к оккультизму с детского возраста. Вполне возможно, что некоторые работы, которые он прочёл очень рано, оказали на него сильное влияние, но он не приводит никаких названий, вынуждая читателя строить догадки. Точно также невозможно проследить этапы его изучения эзотеризма. Чтение Гёте, чьего «Фауста» он перевёл (1828), а также знакомство с творчеством Теодора Гофмана (1776-1822), несомненно открыли для него мистицизм и пробудили в нём жажду безграничного; также у него было откровение о тайной взаимосвязи между поэзией, снами и безумием – тремя составляющими, приведшими его к исследованию неведомых и неописуемых реалий.
Нерваль нашел единомышленников в литературных группах «Молодая Франция», «Малый Сенакль» и отеле du Doyenné, которые он часто посещал в период с 1830 по 1835 гг. Его друг, Джордж Белл (1824-1899), так охарактеризовал его метод: «Прежде всего он находил бесконечную радость в постижении оккультных наук… с помощью отрывков из каббалы, мистических фантазий Казота, теософии Сен-Мартена, редких, практически неизвестных работ Сведенборга, он создавал свои собственные теории, чтобы объяснить всё, что было ему непонятно…». His friend George Bell (1824-1899) characterized his approach very well: ‘Above all he found infinite joy in teaching himself the mysteries of the occult sciences . . . With scraps of the Kabbalah, the mystical reveries of Cazotte, some theosophy of Saint-Martin, the scarce works of Swedenborg that were almost unknown, he composed his own theories to explain everything that could have surprised him . . .’.
Более того, в «Аврелии» (1855) Нерваль сам упоминал, что его любимым чтением был «набор старых знаний всех времён об истории, путешествиях, религии, каббале, астрологии для услаждения духов Пико де Мирандолы, мудреца Меурзия и Николая Кузанского». Moreover, Nerval himself, in Aurélia (1855), mentioned his favorite readings: ‘an odd assortment of the knowledge of all times, history, travel, religion, Kabbalah, astrology, to make the shades of Pico della Mirandola, the sage Meursius and Nicholas of Cusa rejoice’.
Несмотря на то, что его увлечения охватывали обширную область, Нервальн не посвятил себя глубокому изучению трудов Мартинеса де Паскуаллиса, Бёме и Марсилио Фичино. Он часто довольствовался пролистыванием работ компиляторов и популяризаторов, таких как Кур де Жебелен, Эрбело (1625-1695), аббат Виллар (1635-1673), Беккер (1634-1698), Коллен де Планси и другие. Он черпал информацию из самых лучших и самых худших источников одновременно, не брезгуя ничем, что стимулировало бы его воображение. Он был очарован непонятными словами и приходил в восторг от самых таинственных гравюр; он восхищался «Меланхолией» Дюрера (1471-1528), «Скромницей» Лефевра (1798-1864), изумительными иллюстрациями к «Эдипу Египетскому» Кирхера (1602-1680) и поразительными изображениями Таро.
Интересуясь этимологией и оккультной географией, Нерваль увлёкся каббалистической нумерологией, касающейся дат, своего возраста и всевозможных чисел, которые подворачивались под руку. Он увлекся миром символов, разрабатывал воображаемые генеалогические древа, рисовал сложные портреты, где, например, женщина-великанша в ореоле из семи звёзд могла одновременно означать Диану, Деву Мария, Артемиду, св. Розалию и его любимую актрису Дженни Колон. Нерваль был особенно восхищён богатым символизмом алхимии и существует очевидная связь между Les Chimères (1843-1854) и Visions hermétiques («Герметические видения») Нюизмана. Nerval was especially fascinated by the symbolic richness of alchemy and there is an obvious connection between Les Chimères (1843-1854) and the Visions hermétiques of Nuysement.
Жерар де Нерваль использовал, например, Dictionnaire mytho-hermétique («Мифо-герметический словар» Пернети так, как другие использовали бы словарь рифм, подбирая термины, которые его захватывают, чтобы вставить их в разные места сонета: фактически, поэтический метод выдвижения слов на первое место. Из этого, однако, не следует, что алхимия была для него просто словарём мистических терминов. Он связал её со своим духовным миром, и открыл тонкую связь между своей судьбой и философского камня, преобразование которого подобно Страстям Христовым представлялось ему реализацией древнего духовного принципа, согласно которому, чтобы возродиться, необходимо умереть. Nevertheless, here Gérard uses for example the Dictionnaire mytho-hermétique of Pernety the way others would a rhyming dictionary, by gleaning the terms that captivate him in order to introduce them, here and there, in a sonnet: an essentially poetic manner of letting words have the first initiative. Nevertheless, it does not follow from this that alchemy was for him only a glossary of mysterious terms. He connected it with his inner life, and discovered a subtle relationship between his own destiny and that of the philosopher’s stone, hose transmutation, in the image of Christ’s Passion, represented for him the ancient spiritual principle according to which one must die in order to be reborn.
Нерваля завораживали животный магнетизм, чёрная магия, учение иллюминатов, гнозис, арифмософия [числовая символика], астрологический символизм и алхимические идеи, но, даже если он и был масоном, его эзотерические знания не делали из него адепта какой-то незыблемой доктрины; он не был верным приверженцем какой-либо религии, секты, теории и не принадлежал к числу послушников. С 1842 года и до самой своей смерти он жил в мире мистических взаимосвязей. Пребывание на Востоке (1843) утвердило эти его взгляды, убедив в том, что они согласуются с архетипическими реалиями, выходящими за пределы пространства и времени. Исида, Хор, Антей, Прометей, Пандора, Орфей, Икар: все божественные сущности шли в дело, однако он сохранил только то, что сочеталось с его представлениями, и видел в мифе лишь осязаемое выражение невидимого, непреложное присутствие которого человек иногда может ощутить. His sojourn in the Orient (1843) confirmed him in his convictions by convincing him that they agreed with archetypal realities transcending space and time. Isis, Horus, Antaeus, Prometheus, Pandora, Orpheus, Icarus: all divinities were useful to him, but he retained only what harmonized with his dream, and saw in myth only a tangible expression of the invisible, of which man, intermittently, can perceive the irrefragable presence.