Пифагореизм

Пифагореизм — эзотерическое религиознофилософское учение, основателем которого мыслители Возрождения считали древнегреческого философа 6 в. до н.э. Пифагора. В этом качестве Пифагор был известен средневековым авторам и первым гуманистам, которые в своих сочинениях цитировали сохраненные античными и раннехристианскими писателями и возводимые к нему предписания. Прежде всего в нем видели знатока и хранителя некоей сокровенной богословской мудрости и наставника в жизни. Более того, его порой считали тем самым мыслителем, который привил богомудрие еврейского народа грекам. Впервые подобное утверждение встречается у Гер- миппа (3-2 вв. до н.э.), писавшего о том, что «Пифагор свою философию принес грекам от иудеев». Эту же мысль высказывал Ориген. Однако большего внимания со стороны отцов церкви, а затем и ренессансных авторов удостоились сообщения на сей счет эллинизированного иудея Аристобула (3-2 вв. до н.э.) и пифагорейца Нумения из Апамеи (2-3 вв.). Первый доказывал в специальном сочинении, длинные выдержки из которого приводят Климент Александрийский и Евсевий Кесарийский, зависимость философии греков (речь идет о Пифагоре и Платоне) от иудейских источников; второй же в цитированных отцами церкви отрывках из его произведений стремился сблизить пифагорейско-платоновскую традицию с восточными культами и философскими системами, подчеркивая родство между учением эллинских мудрецов и Библией. Кроме Климента и Евсевия, на прямом знакомстве с Моисеевыми книгами в Египте некоторых эллинов, в их числе Орфея, Пифагора, Платона, из раннехристианских писателей настаивали Юстин Мученик, Кирилл Александрийский, Августин. Самым верным образом эта мысль отцов церкви была воспроизведена в эпоху Возрождения в трактатах Виссариона Ни- кейского «Клеветнику Платона» и Полидора Вергилия «Об изобретателях вещей».

Была еще одна сложившаяся в позднюю античность интерпретация генеалогии пифагорейской мудрости, ставшая известной ренессансным гуманистам. Неоплатоник Прокл (5 в.) возводил «все богословие эллинов» к орфическим таинствам: неопифагорейское предание, зафиксированное в т. н. «Священном слове», содержание которого сообщает Ямвлих (3 в.), гласит, что Пифагор через Аглаофема (или: Аглаофама) был приобщен к тайному знанию Орфея, обученного мудрости его матерью Каллиопой. Этим объясняется явное сходство пифагорейского богословия, в числе искавшего определение сущности богов, и орфического. На зависимости пифагорейской нумерологии от орфической акцентировал внимание в эпоху Возрождения Джованни Пико benna Мирандола. Правда, поздневизантийский философ-неоплатоник Георгий Гемист Плифон (i355—1452)> выстраивая свой ряд древних богословов, хранителей сокровенной божественной мудрости, первым называл Зороастра, которому наследовали другие религиозные мыслители вплоть до Пифагора, Платона и прославленных философов их школы. Обе эти генеалогии пифагорейской мудрости — и ту, которая связывала ее с библейским откровением (непосредственно или через египтян), и ту, которая ее истоки находила в древнеязыческой традиции, — свел в одну Марсилио Фичино, предложив шестичастную схему развития «единой и повсюду согласной с собой школы древнего богословия». В предисловии к комментариям на Плотина (1490) Фичино, подводя итог своим многолетним размышлениям на сей счет, писал: «Словом, не без вмешательства божественного провидения... произошло так, что некая благочестивая философия зародилась некогда у персов при Зороастре, а также у египтян при Гермесе, и в том, и в другом месте согласная с собой; затем была вскормлена у фракийцев при Орфее и Аглаофеме, после этого окрепла у греков и италийцев при Пифагоре и, наконец, доведена до совершенства у афинян божественным Платоном». Т. о., Пифагор выведен в ряду других богословских авторитетов древности представителем «некой благочестивой философии», которую унаследовал от него (в более ранних вариантах от его ученика Филолая) и усовершенствовал Платон. Но поскольку Платоново учение рассматривалось как близкое и даже родственное библейскому, то и к писаниям и идеям, автором которых считался Пифагор, следовало относиться с соответствующим вниманием и уважением.

Первые сведения о Пифагоре, его учении и последователях, а также приписывавшиеся ему цитаты, сохраненные античными авторами, стали широко доступны после того, как в 1433 Амброджо Траверсари завершил перевод с греческого на латинский язык труда Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов». Вскоре развился необыкновенный интерес к тому, что считали собственно писаниями Пифагора. В 1443 Ринуччо Аре- тино первел «Золотые стихи» (Carmina aurea), рассматривавшиеся как произведение Пифагора, а на самом деле являвшиеся трудом пифагорейской школы, окончательно сложившимся, вероятно, в эллинистическую эпоху (этот перевод был посвящен Пьетро Чекко Паоло). В 1454 Джованни Ауриспа выполнил новый перевод «Золотых стихов» вместе с комментарием к ним Гиерокла, посвятив его папе Николаю V (изд. в 1474 в Падуе). Опираясь на перевод Ауриспы, свое переложение этого девятнадцатистрочного произведения сделал Фичино (не позже 1462). Вместе с ним он создал латинскую версию «Символов Пифагора» (Symbola Pythagore), или «Знаков» («Акусм»). Оба перевода были преподнесены Козимо Медичи. «Золотые стихи» были переведены Фичино еще раз, а «Символы» — еще дважды. Он использовал оригинальные греческие тексты из трактата Ямвлиха «О пифагорейской школе» (De Pythagorica secta), той его части, которая именуется «Протрептик» (Protrepticus). Последняя латинская версия этих пифагорейских писаний в исполнении Фичино была опубликована в Венеции у Альда Мануция (см. Алъды) в 1497 под заглавием «Золотые словеса Пифагора. Его же символы» (Pythagorae aurea verba. Eiusdem symbola). Скорее всего, Фичино принадлежит краткое пояснение к некоторым пифагорейским символам, сохранившееся в рукописи и впервые опубликованное П. О. Кристеллером в 1937. Лейтмотивом этого толкования является характерная для идеологии флорентийской Платоновской академии мысль о сущностном единстве пифагорейского учения и Ветхого Завета. По-видимому, сразу после завершения Фичинова переложения на основе его был выполнен к кон. 1462 еще один перевод пифагорейских трудов, гл. обр. «Золотых стихов» уже на итальянский язык Леоном Баттиста Альберти под названием «Пифагорейские речения» (Sentenze pitagoriche). Однако Альберти, предназначая свой труд в качестве рождественского подарка племянникам, сделал скорее не точный перевод пифагорейских текстов, а их парафразы, добавляя в них по собственному усмотрению сентенции морального характера или, наоборот, приглушая откровенно языческие мотивы некоторых фрагментов, как, например, призывы к богам, героям, демонам. После Фичино «Символы» на латынь переводили Филиппо Бероалъдо и Николай Скутеллий.

Еще до перевода пифагорейских стихов и символов, скорее всего во 2-й пол. 1450-х гг. Фичино сделал переложение труда Ямвлиха «О пифагорейской школе» (в 4-х книгах), содержащего свод всей системы позднеантичного пифагореизма и преданий о пифагорейском братстве, а также принятых в нем норм общения и поведения. Переложение это следует греческому оригиналу слишком буквально. Существуют два его списка, один из которых принадлежал Джованни Пико делла Мирандола; впервые оно было опубликовано Альдом Мануцием в 1497 в Венеции.

Что искали и находили ренессансные мыслители в учении Пифагора и его школы? Прежде всего, они считали его близким к божественному откровению, данному Моисею, и христианским заповедям. По утверждению Фичино, Пифагор, как Сократ, Платон и иные представители «благочестивой философии» древности, благодаря одной лишь «естественной способности суждения» смог самостоятельно постичь то же, что предписано Моисеевыми законами, в частности, культ единого Бога и устои нравственной жизни. За это они, даже не будучи крещены, избежали царства мертвых и оказались в лимбе в ожидании прихода Мессии. Из моральных наставлений, реализацию которых давняя традиция находила в пифагорейском братстве, ренессансные гуманисты особенно подчеркивали правило общности, установленное, как указывал Фичино, Пифагором для друзей, а Платоном для граждан. В нем находили восстановление Божьей правды, долгое время преданной забвению людьми, предвосхищение того совершенного человеческого общежития, которое заповедовал Христос людям. На этой тождественности пифагорейских и христианских социальных идеалов особенно настаивал Эразм Роттердамский в сборнике «Адагий». Комментируя поговорку «у друзей все общее», он писал: «Пифагор был не только автором изречения, но и творцом такого рода общности жизни и имуществ, каковую Христос желал ввести среди христиан. Ведь каждый, кого он, Пифагор, принимал в число своих учеников, отдавал в общее распоряжение деньги и имение, какими кто владел; это в полном смысле римского (sic!) слова зовется Koivoßiov, или ценобиум (coenobium) — конечно же, от общности жизни и имуществ». Приписывая Пифагору это изречение, во введении к «Ада- гиям» Эразм замечал: «Если кто с тщанием и глубже осмыслит пифагорейское “у друзей все общее”, то, нет сомнений, он поймет, что в столь кратком речении заключена вся суть человеческого счастья. И разве Платон в стольких сочинениях не склоняет к общности и созидателю ее — дружбе... Разве что-нибудь иное имел в виду основоположник нашего вероучения Христос?». И не иначе, как литературными проекциями пифагорейского принципа общности, распространенного на все аспекты жизни социума, следует рассматривать сочинение друга Эразма Томаса Мора, его знаменитую «Утопию», а равно и близкий по замыслу проект Томмазо Кампанеллы «Город Солнца».

Невозможно говорить о буквальном или сколько- нибудь точном воспроизведении ренессансными авторами наследия пифагорейской мысли. Они обращали преимущественное внимание на то, что было созвучно их настроениям и исканиям, представляло мировоззренческую актуальность для их времени. Именно в таком духе старался истолковать знаменитые пифагорейские предписания Пико дела Мирандола в «Речи о достоинстве человека», находя в них сокровенный моральный смысл. В иных случаях гуманисты могли освятить авторитетом будто бы пифагорейской мудрости идеи, для нее совсем не характерные. Например, Альберти в ряду других псевдо-пифагорейских речений привел и такое, которое не встречалось ни в одной античной подборке высказываний Пифагора, но вполне отвечало моральным установкам ренессансной поры: «Из сроков, отпущенных живущим, постоянно пропадают те, которые не используешь. Вчера прошло, в завтра нет уверенности. Итак, живи сегодня». Сходные наставления есть и у Фичино, который адресовал их Лоренцо Медичи, а этот последний воспроизвел их в знаменитых стихах: «Счастья хочешь, счастлив будь / Нынче, завтра — неизвестно» (Перевод В. Брюсова). Черты целостной системы ренессансный пифагореизм приобрел только у Иоганна Рейхлина, горделиво заявлявшего: «Марсилио [Фичино] выпустил Платона в Италии; Лефевр д’Этапль вернул Аристотеля галлам; я пополню это число, ибо я, Капнион, [Рейх- лин], явлю немцам Пифагора... мной возрожденного». Следуя мысли Пико делла Мирандола о сходстве положений пифагорейского учения и каббалы, во второй книге главного своего труда «О каббалистическом искусстве» (1517) Рейхлин развернул аргументацию в пользу отождествления этих двух систем. Он находил их общность в учениях о двух мирах, о Мессии, о переселении (странствии) душ. Впрочем, иначе и быть не могло, ибо в согласии с давней традицией Рейхлин считал, что Пифагор заимствовал свои идеи у египтян, евреев, халдеев, персов. В духе ренессансного скептицизма Рейхлин формулировал в качестве положения пифагорейской философии мысль о невозможности проверять веру логическими операциями, путем умозаключений прояснять основные положения религиозной догмы, обретенной не в результате размышлений, но как дар Божественного откровения. Широкий отклик в философско-богословской мысли позднего Возрождения получила «пифагорейская» нумерология Рейхлина, находившего в числе высшее выражение тайн творения и мира: Бог, Единство, есть начало числа, два мира — первое число, вместе они образуют Троичность, за которой следует Четвери- ца; божественный характер имеет и Десятка, объемлющая и пронизывающая все: у человека ю пальцев, мир вращается в ю сферах, вслед за Пифагором Аристотель выделил ю категорий бытия. После Рейхлина «пифагорейскую» философию числа использовали и развивали Агриппа Неттесгеймский, Франческо Цорци, Джон Ди, Джордано Бруно, Кампанелла.